Фрекен Смилла и её чувство снега - Страница 145

145

Он уходит. Я знаю, что мне надо идти за ним. На минуту я задерживаюсь. Меня охватывает чувство бессилия. Верлен смотрит на меня.

— В то время, когда мы работали на Кум На, — говорит он, — появились двенадцать полицейских. Единственным, кто остался в живых, была женщина. Женщины — это вредители.

— Раун, — говорю я, — Натали Раун?

Он кивает:

— Она приехала под видом английской медсестры. Говорила по-английски и по-тайски без акцента. В тот момент мы вели войну с Лаосом, Таиландом и, наконец, Бирмой, с помощью США. Было много раненых.

Зажав чашку Петри между большим и указательным пальцами, он протягивает ее мне. Тело инстинктивно стремится отодвинуться от червя. Наверное, только упрямство заставляет меня оставаться неподвижной.

— Проникая через кожу, она выворачивает свою матку и выпускает белую жидкость с миллионами личинок. Я видел это.

От отвращения его лицо передергивается.

— Самки, они гораздо больше самцов. Они пробуравливают тело. Мы следили за этим при помощи ультразвукового сканера. Лойен привил их двум гренландцам, у которых был СПИД. Он привез их в Данию и положил в одну из тех частных клиник, где интересуются только номером твоего банковского счета. Нам было видно все — как она дошла до сердца и потом вывернулась наружу. Вывернула матку, и все. Все самки таковы, и человеческие, особенно человеческие.

Он осторожно ставит чашку Петри назад.

— Я вижу, — говорю я, — что вы прекрасный знаток женщин, Верлен. Чем вы еще занимались в Чианграе?

Он не остается равнодушным к комплименту. Именно поэтому отвечает мне.

— Я был лаборантом. Мы делали героин. В тот момент, когда появилась женщина, они послали против нас армию, все три страны. Тогда Кум На выступил по телевидению и сказал: «В прошлом году мы отправили на рынок девятьсот тонн, в этом году мы отправим тысячу триста, в следующем году две тысячи тонн, пока вы не отзовете солдат домой». В тот день, когда он это сказал, война закончилась.

Я уже выхожу из помещения, когда он произносит:

— Только человек — паразит. Червь — это орудие богов. Как и мак.

3

Тёрк ждет меня. Спустившись примерно на двадцать метров, мы оказываемся на дне. Туннель идет теперь горизонтально, укрепленный грубыми четырехгранными бетонными подпорками. В конце его чернеет пустота. Тёрк проходит вперед, и мы останавливаемся перед бездной.

У наших ног обрыв глубиной метров двадцать пять, до самого дна пещеры. Оттуда к нам вертикально поднимаются сверкающие всеми цветами радуги сталагмиты.

Он отламывает кусочек льда и бросает перед собой. Бездна превращается в круги, а затем в туман и исчезает. Мы смотрим на потолок пещеры, отраженный в воде, находящейся прямо у наших ног, — такой спокойной, какой она никогда бы не могла быть на поверхности земли. Даже сейчас, когда по ней расходятся круги, глаза не хотят верить, что это вода. Она медленно успокаивается, восстанавливая потревоженный подземный мир.

Модели роста сосулек и кристаллов описаны Хатакеямой и Немото в «Geophysical Magazine», № 28 за 1958 год, Найтом в 1980-м в «Journal of Crystal Growth», № 49. И Маэно и Такахаши в «Studies on Icicles», в «Low Temperature Science», том A, № 43 за 1984 год. Но пока что наиболее плодотворная модель предложена мной и Лассе Макконеном из Лаборатории структурных технологий в Эспоо в Финляндии. Она показывает, что ледяная сосулька растет как труба, как полость из льда, содержащая внутри воду в жидкой фазе. Что массу сосульки можно просто выразить следующим образом:

где d — диаметр, l — длина, ρ — плотность льда и где в числителе, естественно, появляется π, поскольку наши расчеты основывались на полусферической капле, с заданным диаметром в 4,9 миллиметра.

Мы предложили нашу формулу из страха перед льдом. В то время, когда в Японии произошла целая серия несчастных случаев с сосульками, которые падали в железнодорожных туннелях, пробивая крыши вагонов. Здесь, над нашими головами, самое большое количество самых больших сосулек, какие я когда-либо видела. Инстинктивно меня тянет назад, но я чувствую Тёрка и не двигаюсь с места.

Помещение похоже на церковь. Над нами по меньшей мере на пятнадцать метров поднимаются своды, которые, должно быть, доходят почти до поверхности ледника. Внутри по периметру купола разломы — там, где был обвал и отломившийся лед покрыл пол, наполнив пещеру, а потом снова растаял.

В то время, когда Мориц отсутствовал, когда у нас не было денег на керосин, или в те короткие периоды, когда мы ждали судно, моя мать ставила на зеркало парафиновые свечи. Даже при малом количестве свечей отражательный эффект был замечательным. Тот же эффект дает луч от фонарика, укрепленного у Тёрка на лбу. Он держит его неподвижно, чтобы я могла осмотреться, и свет улавливается льдом, усиливается и отражается, словно поднимающийся вверх дождь лучей.

Длинные ледяные копья как будто парят. Призматически сверкая, они стекают с потолка, устремляясь вниз. Может быть, их десяток тысяч, может быть, больше. Некоторые из них соединены, словно цепи опрокинутых вниз готических соборов, другие расположены тесно, точно маленькие иголки на друзе горного хрусталя.

Под ними — озеро. Метров тридцать в диаметре. В середине его лежит камень. Черный, неподвижный. Вода вокруг него напоминает молоко из-за растворенных в глетчерном льде пузырьков. В помещении нет другого запаха, кроме запаха льда, создающего легкое жжение в горле. Единственный звук — это звук падающих капель. С большими интервалами времени. Потолок находится на таком расстоянии от камня, что достигается равновесие. Здесь слегка подмораживает и одновременно лед немного подтаивает. Циркуляция воды минимальна. Место безжизненно.

145