Фрекен Смилла и её чувство снега - Страница 98

Я насчитываю пятьдесят шесть ступенек и прикидываю, на сколько метров мы поднялись, получается высота трехэтажного дома. Моей ноге это нелегко дается.

Наверху трапа площадка, примыкающая к переборке. В переборке — круглая крышка диаметром в полтора метра. На ней два зажимных колеса, которые делают ее похожей на дверь сейфа из мультфильма. Крышка не соответствует тому, что ее окружает. «Кронос» выглядит так, будто он построен одновременно с «Киста Дан» судоходной компании «Лауритсен» — моей первой захватывающей встречей с большими дизельными судами. Это было в моем детстве, в начале шестидесятых. Крышка кажется изготовленной позавчера.

Она закрыта не очень плотно. Яккельсен поворачивает оба колеса на пол-оборота и дергает ее на себя. Она должна быть тяжелой, но поддается без сопротивления. С внутренней стороны уплотнение — тройной бортик из черной резины.

За дверью — платформа, которая возвышается над темной пустотой. Откуда-то из-за двери он достает большой фонарик на батарейках. Я беру его и зажигаю.

Уже по звуку, по отражению его от далеких стен можно понять, как велико помещение. Теперь луч света достигает дна, которое, кажется, находится головокружительно далеко под нами. В действительности, наверное, в десяти–двенадцати метрах. Над нами примерно пять метров до крышки трюма. Я освещаю все отверстие по периметру. На нем такое же резиновое уплотнение. Я осматриваю дно. Оно представляет собой решетку из нержавеющей стали.

— Она опущена, — говорит он. — Когда здесь стоял контейнер, она была поднята выше.

Под решеткой пол скошен в сторону сточного люка.

Я нахожу угол и провожу фонариком снизу вверх по стене.

Стены из полированной стали. На некотором расстоянии от дна луч освещает выступ. Он напоминает головку ручного душа. Но он расположен под углом вниз. Немного выше — еще один выступ. Потом еще один. То же самое с другой стороны. Всего их в трюме восемнадцать.

Я осматриваю все стены. В каждой стене сверху, снизу и посередине вставлены решетки размером пятьдесят на пятьдесят сантиметров.

Та платформа, на которой мы стоим, выдается на полметра над помещением. Слева находится приборная доска. На ней четыре лампы, рубильник, счетчик с надписью «кислор. 0/00», еще один такой же с надписью «давл. возд.», термостат со шкалой от +20 до –60 градусов по Цельсию и гигрометр.

Я вешаю фонарик на место. Мы выходим, и я закрываю дверь. Слева в стене находится маленькая белая дверца. Я пытаюсь открыть ее, но ключ Яккельсена не подходит. Это неважно. Я примерно представляю себе, что за ней находится. За ней находится точно такая же приборная доска, как и в трюме. Плюс кнопки управления.

Мы идем назад. Яккельсен впереди. Его энергия иссякает. Он исчерпал все свои силы.

Он остается ждать в своей каюте, пока я хожу за шахматными фигурками. Мне не встретилось ни души. На моем будильнике 3:30. Я чувствую себя постаревшей.

Я иду в душ. Когда я выхожу из душа, он стоит в дверях. Полный энергии. С преобразившимся худым юным лицом.

— Смилла, — шепчет он, — как насчет того, чтобы быстренько трахнуться?

— Яккельсен, — говорю я, — скажи-ка мне одну вещь. Этот Педер Мост тоже был наркоманом?

6

Я засовываю голову в сушильную машину и погружаю руки в еще обжигающе горячие полотенца. Кожа на лице и руках мгновенно и ощутимо начинает сохнуть.

Бездомный человек всегда будет искать связь, сходство, запахи, цвета и переживания, которые могут напомнить ему о том месте, где у него было ощущение родного дома, где он когда-то мог обрести душевный покой. В сушильной машине воздух пустыни. Однажды у меня возникло ощущение родного дома, когда я была в пустыне.

Мы шли по равнине на дне долины, и вокруг нас была ровное, безжизненное пространство, а над нами палящее солнце. Как будто немилосердно любопытный Бог направил на нас свой микроскоп и свою лабораторную лампу, потому что мы были единственными живыми существами в совершенно безлюдном мире. Мы шли по песчаным дюнам и по соляным озерам, через желто-коричневый, пепельно-серый и все же волнующе прекрасный ад жары. В конце дня началась пыльная буря, нам пришлось прижаться к земле, закрыв лица платками. У нас кончилась вода, и у одного из участников, молодого человека, поднялась температура, и он кричал, что умирает от жажды. Когда буря пронеслась мимо, между нами и солнцем на мгновение повисла завеса взметенного песка. Она светилась изнутри, как будто поглотила солнце, как будто это вместе с солнцем поднимался в небо огромный пылающий пчелиный рой. Но на душе у меня было светло и радостно без всякой на то причины.

Времени было 23:30, яркий свет был светом полуночного солнца, а происходило все это в Шукертдален в Северной Гренландии — в арктической пустыне, где полярное солнце в течение очень короткого лета нагревает дюны до 35 градусов, создавая наполненный комарами пейзаж с высохшими руслами рек и трепещущей от жары каменной почвой. Чтобы пересечь ее, потребовалось два дня, и с тех пор у меня часто возникало желание туда вернуться. Мой брат участвовал в экспедиции как охотник. Это было наше последнее долгое совместное путешествие. Мы чувствовали себя детьми, как будто никогда не было того дня, когда Мориц заставил меня уехать в Данию, как будто у нас никогда не было двенадцати лет разлуки. Сейчас, стоя перед сушильной машиной, я все время возвращаюсь мыслями к этому абсурдному воспоминанию молодости, сладость которого я более никогда ни с кем не смогу разделить. Смерть страшна не тем, что она меняет будущее. А тем, что она оставляет нас один на один с нашими воспоминаниями.